Poetry Land

Ветер злобно тучи гонит, Плещет дождь среди воды. «Где же, где же, — ветер стонет, — Отражение звезды?»

Пруд померкший не ответит, Глухо шепчут камыши, И твоя любовь мне светит В глубине моей души.

В тиши задремавшего парка «Люблю» мне шепнула она. Луна серебрилась так ярко, Так зыбко дрожала волна.

Но миг этот не был желанным, Мечты мои реяли прочь, И все мне казалось обманным, Банальным, как лунная ночь.

Сливая уста в поцелуе, Я помнил далекие сны, Другие сверкавшие струи, Иное мерцанье луны.

Серебро, огни и блёстки, — Целый мир из серебра! В жемчугах горят берёзки, Чёрно-голые вчера.

Это — область чьей-то грёзы, Это — призраки и сны! Все предметы старой прозы Волшебством озарены.

Экипажи, пешеходы, На лазури белый дым, Жизнь людей и жизнь природы Полны новым и святым.

Воплощение мечтаний, Всемогущего игра, Этот мир очарований, Этот мир из серебра!

Ты не ведала слов отреченья. Опустивши задумчивый взор, Точно в церковь ты шла на мученья, Обнаженной забыла позор.

Вся полна неизменной печали, Прислонилась ты молча к столбу,- И соломой тебя увенчали, И клеймо наложили на лбу.

А потом, когда смели бичами Это детское тело терзать, Вся в крови поднята палачами, «Я люблю» ты хотела сказать.

Всё кончено, меж нами связи нет… А. Пушкин.

Эта светлая ночь, эта тихая ночь, Эти улицы, узкие, длинные! Я спешу, я бегу, убегаю я прочь, Прохожу тротуары пустынные. Я не в силах восторга мечты превозмочь, Повторяю напевы старинные, И спешу, и бегу, — а прозрачная ночь Стелет тени, манящие, длинные.

Мы с тобой разошлись навсегда, навсегда! Что за мысль несказанная, странная! Без тебя и наступят и минут года, Вереница неясно туманная. Не сойдёмся мы вновь никогда, никогда, О, любимая, вечно желанная, Мы расстались с тобой навсегда, навсегда… Навсегда? Что за мысль несказанная!

Сколько сладости есть в тайной муке мечты. Этой мукой я сердце баюкаю, В этой муке нашёл я родник красоты, Упиваюсь изысканной мукою. «Никогда мы не будем вдвоём, — я и ты…» И на грани пред вечной разлукою Я восторгов ищу в тайной муке мечты, Я восторгами сердце баюкаю.

Тень несозданных созданий Колыхается во сне, Словно лопасти латаний На эмалевой стене.

Фиолетовые руки На эмалевой стене Полусонно чертят звуки В звонко-звучной тишине.

И прозрачные киоски, В звонко-звучной тишине, Вырастают, словно блестки, При лазоревой луне.

Всходит месяц обнаженный При лазоревой луне… Звуки реют полусонно, Звуки ластятся ко мне.

Тайны созданных созданий С лаской ластятся ко мне, И трепещет тень латаний На эмалевой стене.

Дремлет Москва, словно самка спящего страуса, Грязные крылья по темной почве раскинуты, Кругло-тяжелые веки безжизненно сдвинуты, Тянется шея — беззвучная, черная Яуза.

Чуешь себя в африканской пустыне на роздыхе. Чу! что за шум? не летят ли арабские всадники? Нет! качая грузными крыльями в воздухе, То приближаются хищные птицы — стервятники.

Падали запах знаком крылатым разбойникам, Грозен голос близкого к жизни возмездия. Встанешь, глядишь… а они все кружат над покойником, В небе ж тропическом ярко сверкают созвездия.

Я лежал в аромате азалий, Я дремал в музыкальной тиши, И скользнуло дыханье печали, Дуновенье прекрасной души.

Где-то там, на какой-то планете, Без надежды томилася ты, И ко мне через много столетий Долетели больные мечты.

Уловил я созвучные звуки, Мне родные томленья постиг, И меж гранями вечной разлуки Мы душою слилися на миг.

Ангел бледный, синеглазый, Ты идёшь во мгле аллеи. Звёзд вечерние алмазы Над тобой горят светлее. Ангел бледней, озарённый Бледным светом фонаря, Ты стоишь в тени зелёной, Грёзой с ночью говоря.

Ангел бледный, легкокрылый, К нам отпущенный на землю! Грёз твоих я шёпот милый Чутким слухом чутко внемлю. Ангел бледный, утомлённый Слишком ярким светом дня, Ты стоишь в тени зелёной, Ты не знаешь про меня.

Звёзды ярки, как алмаза Грани, в тверди слишком синей. Скалы старого Кавказа Дремлют в царственной пустыне. Здесь, где Демон камень тёмный Огневой слезой прожёг, — Ангел бледный! — гимн нескромный Я тебе не спеть не мог!

Есть что-то позорное в мощи природы, Немая вражда к лучам красоты: Над миром скал проносятся годы, Но вечен только мир мечты.

Пускай же грозит океан неизменный, Пусть гордо спят ледяные хребты: Настанет день конца для вселенной, И вечен только мир мечты.

Юноша бледный со взором горящим, Ныне даю я тебе три завета: Первый прими: не живи настоящим, Только грядущее — область поэта.

Помни второй: никому не сочувствуй, Сам же себя полюби беспредельно. Третий храни: поклоняйся искусству, Только ему, безраздумно, бесцельно.

Юноша бледный со взором смущенным! Если ты примешь моих три завета, Молча паду я бойцом побежденным, Зная, что в мире оставлю поэта.

В нашем доме мыши поселились, И живут, живут! К нам привыкли, ходят, расхрабрились, Видны там и тут.

То клубком катаются пред нами, То сидят, глядят; Возятся безжалостно ночами, По углам пищат.

Утром выйдешь в зал, — свечу объели, Масло в кладовой, Что поменьше утащили в щели… Караул! разбой!

Свалят банку, след оставят в тесте, Их проказ не счесть… Но так мило знать, что с нами вместе Жизнь другая есть.

Ты — женщина, ты — книга между книг, Ты — свернутый, запечатленный свиток; В его строках и дум и слов избыток, В его листах безумен каждый миг.

Ты — женщина, ты — ведьмовский напиток! Он жжет огнем, едва в уста проник; Но пьющий пламя подавляет крик И славословит бешено средь пыток.

Ты — женщина, и этим ты права. От века убрана короной звездной, Ты — в наших безднах образ божества!

Мы для тебя влечем ярем железный, Тебе мы служим, тверди гор дробя, И молимся — от века — на тебя!

Да, я моряк! искатель островов, Скиталец дерзкий в неоглядном море. Я жажду новых стран, иных цветов, Наречий странных, чуждых плоскогорий.

И женщины идут на страстный зов, Покорные, с одной мольбой во взоре. Спадает с душ мучительный покров, Всё отдают они — восторг и горе.

В любви душа вскрывается до дна, Яснеет в ней святая глубина, Где всё единственно и неслучайно.

Да! я гублю! пью жизни как вампир! Но каждая душа — то новый мир, И манит вновь своей безвестной тайной.

Я желал бы рекой извиваться По широким и сочным лугам, В камышах незаметно теряться, Улыбаться небесным огням.

Обогнув стародавние села, Подремав у лесистых холмов, Раскатиться дорогой веселой К молодой суете городов.

И, подняв пароходы и барки, Испытав и забавы и труд, Эти волны, свободны и ярки, В бесконечный простор потекут.

Но боюсь, что в соленом просторе — Только сон, только сон бытия! Я хочу и по смерти и в море Сознавать свое вольное «я»!

А. Добролюбову

Камни, камни! о вас сожаленье! Вы по земле мне родные! В жилах моих роковое биенье Та же, всё та же стихия. Века вы питались кровью заката, Жертвенной, девственной кровью; Вас море ласкало, как старшего брата, Грызло, кусало с любовью. Люди, из вас воздвигали мы храмы, Из вас мы слагали дворцы и жилища, Вами мы крыли могильные ямы, Вы с нами — в жизни и на кладбище! Камни, камни, о вас сожаленье! В день, когда ангелов к солнцу подымутся трубы, Вы ли пребудете вне воскресенья, Как хаос косный и грубый? Нет! вы не даром родня изумрудам, Аметистам, рубинам, сапфирам. Жизненный трепет пройдёт по встревоженным грудам И камней восторженный гимн, как сияние, встанет над миром.

‎Иль никогда на голос мщенья Из золотых ножен не вырвешь свой клинок… Лермонтов.

Он вырван из ножен и блещет вам в глаза, Как и в былые дни, отточенный и острый. Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза, И песня с бурей вечно сёстры.

Когда не видел я ни дерзости ни сил, Когда все под ярмом клонили молча выи, Я уходил в страну молчанья и могил, В века загадочно былые.

Как ненавидел я всей этой жизни строй, Позорно-мелочный, неправый, некрасивый, Но я на зов к борьбе лишь хохотал порой, Не веря в робкие призывы.

Но чуть заслышал я заветный зов трубы, Едва раскинулись огнистые знамёна, Я — отзыв вам кричу, я — песенник борьбы, Я вторю грому с небосклона.

Кинжал поэзии! Кровавый молний свет, Как прежде, пробежал по этой верной стали И снова я с людьми, — затем что я поэт. Затем что молнии сверкали.

Всё каменней ступени, Всё круче, круче всход. Желанье достижений Ещё влечёт вперёд.

Но думы безнадёжней Под пылью долгих лет. Уверенности прежней В душе упорной — нет.

Помедлив на мгновенье, Бросаю взгляд назад: Как белой цепи звенья — Ступеней острых ряд.

Ужель в былом ступала На все нога моя? Давно ушло начало, В безбрежности края,

И лестница всё круче… Не оступлюсь ли я, Чтоб стать звездой падучей На небе бытия?

Столетия — фонарики! о сколько вас во тьме, На прочной нити времени, протянутой в уме! Огни многообразные, вы тешите мой взгляд… То яркие, то тусклые фонарики горят. Сверкают, разноцветные, в причудливом саду, В котором, очарованный, и я теперь иду. Вот пламенники красные, — подряд до десяти. Ассирия! Ассирия! мне мимо не пройти! Хочу полюбоваться я на твой багряный свет: Цветы в крови, трава в крови, и в небе красный след. А вот гирлянда жёлтая квадратных фонарей. Египет! сила странная в неяркости твоей! Пронизывает глуби все твой беспощадный луч, И тянется властительно с земли до хмурых туч. Но что горит высо́ко там, и что слепит мой взор? Над озером, о Индия, застыл твой метеор. Взнесённый, неподвижен он, в пространствах — брат звезде, Но пляшут отражения, как змеи, по воде. Широкая, свободная, аллея вдаль влечёт, И строгий светоч благостно хранит открытый вход. Тебя ли не признаю я, святой Периклов век! Ты ясностью, прекрасностью победно мрак рассек!

Вхожу. Всё блеском залито! все сны воплощены! Все краски, все сверкания, все тени сплетены! О Рим, свет ослепительный одиннадцати чаш: Ты — белый, торжествующий, ты нам родной, ты наш! Век Данта — блеск таинственный, зловеще золотой… Лазурное сияние, о Леонардо, — твой!.. Большая лампа Лютера — луч устремлённый вниз… Две маленькие звёздочки, век суетных маркиз… Сноп молний — Революция! За ним громадный шар, О ты! век девятнадцатый, беспламенный пожар! И вот стою ослепший я, мне дальше нет дорог, А сумрак отдаления торжественен и строг. К сырой земле лицом припав, я лишь могу глядеть, Как вьётся, как сплетается огней мелькнувших сеть. Но вам молюсь, безвестные! ещё в ночной тени Сокрытые, не жившие, грядущие огни!

Топчи их рай, Аттила. Вяч. Иванов

Где вы, грядущие гунны, Что тучей нависли над миром! Слышу ваш топот чугунный По ещё не открытым Памирам.

На нас ордой опьянелой Рухните с тёмных становий — Оживить одряхлевшее тело Волной пылающей крови.

Поставьте, невольники воли, Шалаши у дворцов, как бывало, Всколосите весёлое поле На месте тронного зала.

Сложите книги кострами, Пляшите в их радостном свете, Творите мерзость во храме, — Вы во всём неповинны, как дети!

А мы, мудрецы и поэты, Хранители тайны и веры, Унесём зажжённые светы, В катакомбы, в пустыни, в пещеры.

И что, под бурей летучей, Под этой грозой разрушений, Сохранит играющий Случай Из наших заветных творений?

Бесследно всё сгибнет, быть может, Что ведомо было одним нам, Но вас, кто меня уничтожит, Встречаю приветственным гимном.

Камни, полдень, пыль и молот, Камни, пыль, и зной. Горе тем, кто свеж и молод, Здесь в тюрьме земной!

Нам дана любовь — как цепи, И нужда — как плеть… Кто уйдёт в пустые степи Вольно умереть!

Камни, полдень, пыль и молот, Камни, пыль и зной… Камень молотом расколот, Длится труд дневной.

Камни бьём, чтоб жить на свете, И живём, — чтоб бить… Горе тем, кто ныне дети, Тем, кто должен быть!

Камни, полдень, пыль и молот, Камни, пыль и зной… Распахнёт ли смертный холод Двери в мир иной!

Горят электричеством луны На выгнутых, длинных стеблях; Звенят телеграфные струны В незримых и нежных руках;

Круги циферблатов янтарных Волшебно зажглись над толпой, И жаждущих плит тротуарных Коснулся прохладный покой.

Под сетью пленительно-зыбкой Притих отуманенный сквер, И вечер целует с улыбкой В глаза — проходящих гетер.

Как тихие звуки клавира — Далёкие ропоты дня… О сумерки! милостью мира Опять упоите меня!

Молодой моряк вселенной, Мира древний дровосек, Неуклонный, неизменный, Будь прославлен, Человек!

По глухим тропам столетий Ты проходишь с топором, Целишь луком, ставишь сети, Торжествуешь над врагом!

Камни, ветер, воду, пламя Ты смирил своей уздой, Взвил ликующее знамя Прямо в купол голубой.

Вечно властен, вечно молод, В странах Сумрака и Льда, Петь заставил вещий молот, Залил блеском города.

Сквозь пустыню и над бездной Ты провёл свои пути, Чтоб не рвущейся, железной Нитью землю оплести.

В древних, вольных Океанах, Где играли лишь киты, На стальных левиафанах Пробежал державно ты.

Змея, жалившего жадно С неба выступы дубов, Изловил ты, беспощадно, Неустанный зверолов.

И шипя под хрупким шаром, И в стекле согнут в дугу, Он теперь, покорный чарам, Светит хитрому врагу.

Царь несытый и упрямый Четырёх подлунных царств, Не стыдясь, ты роешь ямы, Множишь тысячи коварств; —

Но, отважный, со стихией После бьёшься с грудью грудь, Чтоб ещё над новой выей Петлю рабства захлестнуть.

Верю, дерзкий! ты поставишь Над землёй ряды ветрил. Ты по прихоти направишь Бег в пространстве, меж светил.

И насельники вселенной, Те, чей путь ты пересёк, Повторят привет священный: Будь прославлен, Человек!

В моей стране — покой осенний, Дни отлетевших журавлей, И, словно строгий счёт мгновений, Проходят облака над ней.

Безмолвно поле, лес безгласен. Один ручей, как прежде, скор. Но странно ясен и прекрасен Омытый холодом простор.

Здесь, где весна, как дева, пела Над свежей зеленью лугов, Где после рожь цвела и зрела В святом предчувствии серпов, —

Где ночью жгучие зарницы, Порой, влюблеённых стерегли, Где в августе склоняли жницы Свой стан усталый до земли, —

Теперь торжественность пустыни, Да ветер, бьющий по кустам, А неба свод, глубоко синий, — Как купол, увенчавший храм!

Свершила ты свои обеты, Моя страна! и замкнут круг! Цветы опали, песни спеты, И собран хлеб, и скошен луг.

Дыши же радостным покоем Над миром дорогих могил, Как прежде ты дышала зноем, Избытком страсти, буйством сил!

Насыться миром и свободой, Как раньше делом и борьбой, — И зимний сон, как всей природой, Пусть долго властвует тобой!

С лицом и ясным и суровым Удары снежных вихрей встреть, Чтоб иль воскреснуть с майским зовом Иль в неге сладкой умереть!

Народность в русской поэзии

Ну, затеял перебранку Косолапый лысый черт! Голос — точно бьют в жестянку, Морда — хуже песьих морд.

Да и ведьма тож не про́мах: Черт ей слово, баба — два. Лапы гнутся, как в изломах, Точно дыня голова.

Дьявол за косы; так что же! Изловчилась, и сама Кулаком его по роже. И пошла тут кутерьма!

Ругань, крики, визги, на-кось! Сбилось туш до десяти. Ну, такая вышла пакость, Хоть оглобли вороти.

Всё смешалось в перепалке, Раскачался наш котел. Помело взяв, подошел.

Крикнул, гикнул, дунул, плюнул, Разом всех остепенил. Этот хвост меж ног засунул, Этот губу прикусил.

Сели, смотрят. А хозяин Лишь рогами покачал, Да проклятый черт, умаян, Поясницу зачесал.

Свершилось. Рок рукой суровой Приподнял завесу времен. Пред нами лики жизни новой Волнуются, как дикий сон.

Покрыв столицы и деревни, Взвились, бушуя, знамена. По пажитям Европы древней Идет последняя война.

И все, о чем с бесплодным жаром Пугливо спорили века. Готова разрешить ударом Ее железная рука.

Но вслушайтесь! В сердцах стесненных Не голос ли надежд возник? Призыв племен порабощенных Врывается в военный крик.

Под топот армий, гром орудий, Под ньюпоров гудящий лет, Все то, о чем мы, как о чуде, Мечтали, может быть, встает.

Так! слишком долго мы коснели И длили Валтасаров пир! Пусть, пусть из огненной купели Преображенным выйдет мир!

Пусть падает в провал кровавый Строенье шаткое веков,- В неверном озареньи славы Грядущий мир да будет нов!

Пусть рушатся былые своды, Пусть с гулом падают столбы; Началом мира и свободы Да будет страшный год борьбы!

Призыв протяжный и двухнотный Автомобильного гудка... И снова манит безотчетно К далеким странствиям - тоска.

То лесом, то в полях открытых Лететь, бросая версты вспять; У станций старых, позабытых, Раскинув лагерь, отдыхать!

Когда в дороге лопнет шина, Стоять в таинственном лесу, Где сосны, да кусты, да глина, А солнце серебрит росу.

А в холод в поле незнакомом, От ветра кроясь за стеклом, Смотреть, как вихрь над буреломом Бросает новый бурелом.

Иль ночью, в дерзостном разбеге, Прорезывая мглу полей, Без мысли об ином ночлеге, Дремать под трепет фонарей!

Скользя, как метеор, деревней, Миг жизни видеть невзначай, И встречным прогудеть напевней, Чем голос девушки: "Прощай!"

И, смелые виражи в поле Срезая, вновь взлетать на склон, И вновь гудеть, и жить на воле Кентавром сказочных времен!

Спи, мой мальчик! Птицы спят; Накормили львицы львят; Прислонясь к дубам, заснули В роще робкие косули; Дремлют рыбы под водой; Почивает сом седой.

Только волки, только совы По ночам гулять готовы, Рыщут, ищут, где украсть, Разевают клюв и пасть. Зажжена у нас лампадка. Спи, мой мальчик, мирно, сладко.

Спи, как рыбы, птицы, львы, Как жучки в кустах травы, Как в берлогах, норах, гнездах Звери, легшие на роздых… Вой волков и крики сов, Не тревожьте детских снов!

Быть может, эти электроны — Миры, где пять материков, Искусства, знанья, войны, троны И память сорока веков!

Еще, быть может, каждый атом — Вселенная, где сто планет; Там всё, что здесь, в объеме сжатом, Но также то, чего здесь нет.

Их меры малы, но всё та же Их бесконечность, как и здесь; Там скорбь и страсть, как здесь, и даже Там та же мировая спесь.

Их мудрецы, свой мир бескрайный Поставив центром бытия, Спешат проникнуть в искры тайны И умствуют, как ныне я;

А в миг, когда из разрушенья Творятся токи новых сил, Кричат, в мечтах самовнушенья, Что бог свой светоч загасил!

Сдвинь плотно, память, жалюзи! Миг, стань как даль! как мир - уют! Вот - майский день; над Жювизи Бипланы первые планируют.

Еще! Сквозь книги свет просей, Тот, что мутнел в каррарском мраморе! Вот - стал на скат, крылат, Персей; Икар воск крыльев сеет на море.

Еще! Гуди, что лук тугой, Любимцев с тьмы столетий кликая! Бред мудрых, Леонард и Гойй: "Вскрылит, взлетит птица великая..."

Еще! Всех бурь, всех анархий Сны! все легенды Атлантидины! Взнести скиптр четырех стихий, Идти нам, людям, в путь неиденный!

И вдруг - открой окно. Весь день Пусть хлынет, ранней мглой опудренный; Трам, тротуар, явь, жизнь везде, И вот - биплан над сквером Кудрина.

Так просто! Кинув свой ангар, Зверь порскает над окским берегом; И, где внизу черн кочегар, Бел в синеве, летя к Америкам.

Границы стерты, - с досок мел! Ввысь взвив, незримыми лианами Наш век связать сумел, посмел Круг стран за всеми океанами.

Штурм неба! Слушай! Целься! Пли! "Allons, enfants*"... - "Вставай..." и "Cа ira**". Вслед за фарманом меть с земли В зыбь звезд, междупланетный аэро!